ЗАГЛАВНАЯ \ КНИЖНАЯ ПОЛКА \ Малаховский В. Д. _ Из записной книжки тренера (СПб, 1998) \ стр. 70-74

"Борьба САМБО" (www.sambo.spb.ru) 10 июля 2004 год


предыдущая содержание  



ГОРОШИНА

Почти каждый год, порой намеренно, иногда случайно, прихожу я на набережную реки Мойки, к Красному мосту. И всегда, шагая по Гороховой, невольно замедляю шаги напротив огромного, выстроенного в английском стиле дома с серым гранитным фасадом. Неудержимо тянет меня войти под высокую арку во внутренний двор, но каждый раз мне трудно решиться на это. Я всегда долго стою на набережной, смотрю на колыхание отражения каменной громады в тихой речной воде и травлю старое сердце нахлынувшими воспоминаниями...

А во дворе этого дома до сих пор стоит двухэтажный флигель. И мало кто помнит, что в далекие блокадные годы размещен был в том флигеле восстановительный интернат для мальчишек и девчонок, родители которых работали на Центральном телеграфе и на фабрике им. Володарского. Среди этих ребят находился в те годы и я.

Пережившие безвыездно блокаду, все мы были заморенные, с бледными сморщенными личиками, и воспитательница, путая возраст, разделяла нас просто: на школьников и дошкольников. Спали мы в разных комнатах, и режим старшей и младшей групп отличался лишь тем, что старшие ложились спать на час позже. В остальном же все было примерно одинаково.

И сегодня я отчетливо помню, что уже на вторую блокадную зиму мы совсем перестали бояться зловещего свиста снарядов, бомбовых разрывов и щелканья осколков по стенам и мостовым. Но с удвоенной силой продолжали страшиться голода, этого беспощадного, почти живого существа, перед жутким ликом которого мы цепенели и пребывали в неизбывной тоске. Даже обед наш превращался в некий ритуал, подлинное священнодействие, и каждый раздаваемый кусок хлеба оценивался нами на незримой шкале, где учитывалась и ноздреватость мякиша, и угол среза, а особенно — величина корки. Царской пайкой считалась горбушка, поскольку жевать ее можно было неопределенно долгое время.

И вот однажды скудное наше блокадное меню вдруг стало чуточку разнообразнее. Кто-то случайно раздавил погремушку, наступив на нее ногой, и из расколовшегося шарика выкатилась самая настоящая... горошина. Была та горошина серая, сухая, по крепости напоминала крупную дробь.

Счастливый владелец молниеносно схватил горошину и, ошалело улыбаясь, показал ее всем. Почти целую минуту дети стояли неподвижно, а потом шмыгнули, словно мыши, в разные стороны, и вскоре их радостные крики сопровождали веселый треск разламываемых побрякушек.

Горошин, конечно же, хватило не на всех. Но те, кому они достались, были счастливы. Почти неделю можно было держать за щекой этот шарик, катать его языком, прижимать к деснам и упиваться таким восхитительным, почти забытым вкусом. И лишь на время еды горошина осторожно вынималась изо рта и пряталась в самый надежный и глубокий карман.

Таких счастливчиков было немного, и все им завидовали. Среди обделенных оказался и я. В свободное время я шатался по комнатам и все мечтал найти себе такую же горошину. Я знал, что все погремушки давно переломаны, что усилия мои бесполезны. Но каждый раз мне казалось, что где-то в потайном месте должна лежать и моя горошина. Несколько раз я даже видел это место во сне. Я так увлекся поисками, что почти не замечал, как и другие дети тоже вели бесконечный поиск погремушек.

И вот однажды чудо произошло. Последняя, всеми утерянная погремушка была обнаружена за ножкой шкафа. Я рванулся к игрушке, жадно схватил, но моя одноклассница Ира вцепилась в погремушку одновременно со мной. Некоторое время мы яростно боролись за драгоценную добычу, но девочка оказалась ловчее и довольно быстро вырвала находку из моих ослабевших рук. Нас тут же окружили другие дети, и подружки Ирины шумно радовались ее успеху. Мои же друзья успокаивали меня, как могли. Почти плача, я вырвался из их рук и убежал в спальню. Близилось время отбоя, и через пять минут должны были погасить свет.

Возмущение и горечь клокотали в душе моей. Я кусал губы и изо всех сил удерживал яростные слезы. В это время в спальню вошла Антонина Александровна, наш директор, и я хорошо запомнил, как она, желая что-то сказать, вдруг замолчала и застыла в тревожном ожидании. Напрягшись, я тоже уловил нарастающий рокот. Все ближе и ближе распарывался воздух, и вся наша зала осветилась мертвенно-бледной вспышкой, дрогнул пол, шатнулись стены, и оглушительный взрыв залепил на минуту уши. Через некоторое время лег на двор интерната второй снаряд, и осколки его, брызнув смертоносным веером, начисто выбили стекла в соседней комнате, где спали наши малыши.

Некоторое время никто не мог ничего понять. И вдруг разноголосый детский вой наполнил интернат.

— Убили, меня убили! — в беспамятстве кричал кто-то.

Я лежал, боясь пошевелиться, не зная твердо, жив я или мертв, и лишь красная пелена упорно стояла перед моими глазами. Я слышал, как по залу бегают санитарки, освещают фонариками детские кроватки, стучат носилками. Потом я почувствовал, как чьи-то сильные руки поднимают меня, куда-то несут... И от страха, что я, может быть, тоже умер, я внезапно потерял сознание. Но даже в темную яму моего беспамятства проникал изредка истошный детский крик:

— Убили, убили! Они меня убили!

Очнулся я от крепкого запаха нашатыря. Девушка-санитарка гладила меня по голове и ласково приговаривала:

— Вставай, сынок, вставай! Ты жив, здоров, ничего не бойся... Это не твоя кровь...

Я осторожно встал, переступил на дрожащих непослушных ногах, и внезапно чувство огромного счастья залило все мое существо. Переполняемый этим чувством, я оглянулся по сторонам и чуть не вскрикнул от ужаса, рассмотрев носилки, которые стояли рядом со мной.

На одних носилках, нелепо раскачиваясь, сидел мой друг Саша Тимирев. Голова его и одна рука были крепко перемотаны бинтами. А на других носилках лежала девочка, и только по цветастому платью я узнал в ней Ирочку. Лицо девочки было старательно укрыто окровавленной простыней.

Перехватив мой взгляд, девушка-санитарка деревянно шагнула к носилкам, осторожно взяла истонченные девчоночьи ручки и привычно сложила их крестом. При этом движении из сжатых добела пальчиков Иры выкатилась маленькая горошина, потерю которой я оплакивал час назад. Словно невидимой удавкой стянуло мне горло. Пожилая санитарка не выдержала и отвернулась, зарыдав в голос. А глядя на нее, заплакали все, кто находился в этой комнате...

Прошло много лет с той поры. Уже внуки мои подросли, и никому не дано знать, как сложится их жизнь. Об одном лишь молю Бога: убереги их. Господи, от того, что пришлось когда-то пережить мне в том двухэтажном флигеле на Мойке-реке.

А все остальное с помощью Твоей переживем — переможем...



предыдущая содержание  


"Борьба САМБО" (www.sambo.spb.ru) 10 июля 2004 год