Мне почему-то всегда доводилось проводить всесоюзные соревнования в тех городах, в которых обязательно что-нибудь мешало проведению этих соревнований.

Так получилось и в Каунасе. Я тогда был назначен главным судьей чемпионата страны по самбо. И вот в городском спорткомитете меня поставили перед фактом, что в программу наших соревнований вплетены концерты с участием Эдиты Пьехи, а также международный баскетбольный матч «Литва — Югославия». Надо ли объяснять, какая нервозная атмосфера царила на тех соревнованиях?

Но все проходит, и вот настало время финальных схваток. В весе до семидесяти восьми килограммов должны были встретиться главные претенденты на звание чемпиона — Георгий Петушинас и Георгий Германов. Петушинас был одновременно тренером; он воспитал многих чемпионов СССР и Европы, да и сам имел высокое звание вице-чемпиона мира. А его молодой соперник Германов постоянно входил в сборную страны, незадолго до этого завоевав призовое место в первенстве СССР.

К решающему поединку соперники подошли с разным запасом сил.

Петушинасу пришлось крепко вымотаться на предварительных схватках. Кроме того, он получил две серьезные травмы. А Германов выглядел браво и лихо. И по виду его было ясно, что он полон решимости вырвать победу и тем самым взять реванш за предыдущие свои поражения во встречах с Петушинасом.

Как судья, я всегда по мере сил старался быть беспристрастным. Но как человек имел право на симпатии и антипатии. Сегодня, по прошествии многих лет, могу честно сказать, что я недолюбливал Германова. Мне претил стиль его борьбы; этот самбист мог очень ловко спровоцировать противника на нарушение правил, при перевесе в очках искусно тянуть время, словом — был лишен того благородства и открытости, которыми отличаются истинные мастера. Теперь он стоял, опершись на барьер, небрежно изогнув свой атлетический стан, и лишь изредка бросал взгляд в угол зала, где ученики Петушинаса старательно массировали своего тренера, втирали ему в плечо лечебную мазь, отчего лицо Петушинаса искажала гримаса боли.

До финальной схватки оставалось совсем немного времени. И тут я нечаянно стал свидетелем сцены, подобных которой мне не доводилось видеть за всю свою тренерско-судейскую практику.

Петушинас медленно подошел к своему противнику. Он шел, тяжело ступая, и видно было по его бледному измученному лицу, каких сил стоит ему переносить боль в травмированном плече. Но хотя говорил он шепотом, я отчетливо слышал каждое слово.

— Слушай, тезка, — сказал Петушинас, — скажу честно, я чуть живой. Всю борьбу мне не вытащить. Может, договоримся?

— О чем? — надменно выпятив губу, спросил Германов.

— Боремся до первого движения, — продолжал Петушинас. — Чей бросок оценят первым судьи, тот и победил. А потом тянем время. Идет?

— Что? — выдохнул с присвистом Германов. — Ты что мне предлагаешь, сморчок вонючий? Старый козел! Издыхаешь, а все бодаться хочешь? Да я тебя на первой минуте порву!

И не глядя на своего понурившегося противника, ровно, даже как-то грациозно ступая, пошел на другую сторону зала.

Трудно передать противоречивые чувства, охватившие меня. Сговор перед схваткой — всегда тяжелый грех. Но в предложении Петушинаса была известная доля порядочности: в сущности, до первого движения предлагалось бороться честно. А вот спесивость Германова, его нежелание видеть в ослабевшем противнике такого же брата-борца, простить, в конце концов, минутную слабость заслуженному человеку, ответить на его предложение не столь грубо и презрительно, а отказаться от сговора с мягким пониманием — все это вызвало во мне неприятное чувство. И сгустилось тяжелое ожидание предстоящей схватки.

И тут я взглянул на Петушинаса. И понял, что прямо по сердцу резанула его самого эта сцена. Он выпрямился, глаза его загорелись злым блеском. Он встряхнулся и яростно подпрыгнул. Крутые желваки заходили по щекам его. Ученики снова подошли к своему тренеру, предложили продолжить массаж. Но Петушинас коротко отказался. Сжавшись, ходил он в своем углу, завершая легкую разминку перед вызовом на ковер.

И вот схватка началась. После рукопожатия Петушинас одним прыжком напал на Германова. Движения его были молниеносными, телесная сила и мощь так и рвались из него. Тут же он провел первый бросок, на всю спину швырнув противника, но и сам не удержался на ногах. В партере он пошел на проведение болевого приема, и всю свою изворотливость пришлось применить Германову, чтобы снова подняться в стойку.

И — снова шквальная атака Петушинаса, снова, пересиливая мучительную боль, яростная схватка с молодым, гибким и опытным борцом. Один только раз сумел Германов провести ответную атаку и отыграть два очка, но Петушинас, замотав противника каскадом движений, снова бросил его на ковер и тем самым вырвал победу.

Это был самый красивый и технически совершенный финальный поединок в этих соревнованиях. И Германов, возгордившийся раньше времени, ушел с ковра с низко опущенной головой.

А Петушинас, шагнув к своим ученикам, тут же остановился. Кто-то в порыве восторга хлопнул его по плечу. И чемпион страны по борьбе самбо рухнул на пол от этого шлепка словно ребенок, едва научившийся ходить...

Это надо уметь — отдать себя до капли. Совсем немногие знали, каких усилий стоила мастеру эта очередная победа.